Ошибка патера Штайна

Русский прозаик, критик и публицист, преподаватель, доцент кафедры творчества Литературного института им. Горького, руководитель семинара прозы на Высших литературных курсах Литинститута Андрей Венедиктович Воронцов о книге Людмилы Улицкой "Даниэль Штайн, переводчик" : Литературно-художественное издание. – М.: Эксмо, 2006. – 528 с

Герой романа Людмилы Улицкой – католический монах. В юности он – правоверный иудей, потом переводчик в НКВД, гестапо и одновременно герой антифашистского подполья, а потом ксёндз-неформал. Папа Римский – его старый знакомый. Даниэль Штайн при посещении Иоанна Павла II называет его «Лолеком» и говорит ему эдак прямо, начистоту: «Я бы не хотел быть на твоём месте. Где политика, там позор». Ну а хозяин Ватикана виновато улыбается и оправдывается: «Извини, я ошибался». Вот так надо с ними, с папами этими! А то много понимают о себе.

«Даниэль Штайн» – роман в письмах, дневниках и, что самое пикантное, в диктофонных расшифровках. Такой вот «постмодерн». Казалось бы, жанр прозы позволяет давать разговоры персонажей, что называется, «а-ля натурэль», впрямую, ан нет – подавай Улицкой «аудиозапись, расшифрованную Эвой после её визита в семью Авигдора и Милки Штайн». А я, может быть, хочу не аудиозапись, а видеозапись, чтобы, так сказать, видеть всё в цветах и красках. А Улицкая мне – сухую расшифровку!

Улицкую, с подачи «Литгазеты», я читал первый раз в жизни, и, наверное, не имею права судить о её творчестве в целом. С другой стороны, в моём невежестве есть и плюс – свежесть восприятия. Особенностью стиля Улицкой является, на мой взгляд, женское многословие, переходящее в болтливость, и приблизительность выражений: «Исаак Гантман, её (Эстер. – А.В.) муж, был хирург, а она зубной врач. То есть не вполне зубной врач, но с хорошим специальным образованием – окончила стоматологическую школу во Франкфурте». Так Эстер Гантман врач или не врач? «Вполне зубной врач», да будет известно мадам Улицкой и её героине, называется стоматолог, а «не вполне врач» – зубной техник. Герои Улицкой выражаются не только приблизительно, но порой и двусмысленно: «У него (раввина Ширмана. – А.В.) был рак простаты, его Исаак оперировал уже в землянке. Ну какая там операция, катетер ему поставил… Раввин влез на стул, и все замолчали, и он сказал, что останется здесь, никуда не пойдёт». Данное сообщение построено так, будто несчастный раввин Ширман «влез на стул» сразу после того, как Исаак поставил ему катетер, и именно оттого не захотел никуда идти, хотя, наверное, операцию ему сделали раньше.

Что же касается идейного содержания романа, то его прекрасно иллюстрируют слова главного героя: «Вопрос, который встал для меня очень остро вскоре после прибытия в Израиль, можно сформулировать так: во что веровал наш Учитель? Вопрос не о том, что Он проповедовал, а именно – во что Он веровал?». Не хочу говорить г-же Улицкой сакраментальное «умри», но лучше она воистину уже не скажет! Здесь она выразила глубинную суть западного христианства, сомневающегося, что Господь наш Иисус Христос проповедовал то, во что веровал.

В целом же роман посвящён еврейскому вопросу и почти все герои его – евреи. Надо сказать, что ближе к концу Улицкая, очевидно, разочаровалась в выборе темы и заявила в письме к мадам Костюкович: «Лялечка! Я ненавижу еврейский вопрос, я отравилась им, а никаким не томатным соком. Это самый гнусный вопрос нашей цивилизации. Он должен быть отменён как фиктивный, как несуществующий». Вынужден отметить некоторый авторский цинизм Улицкой: сначала она заставляет нас прочитать большую часть толстого романа о еврейском вопросе, а потом объявляет вопрос фиктивным!

Однако некий выход из многовекового противостояния иудаизма и христианства г-жа Улицкая и патер Штайн предлагают – это иудеохристианство. Говоря коротко, иудеи признают Христа как Мессию, а христиане принимают обрезание, субботу, не едят свинину и ходят в синагоги, где совершается литургия на иврите. Почему Улицкая и Штайн считают, что Господь проповедовал именно на иврите, я не знаю. И Сам Христос, и современные ему иудеи говорили по-арамейски.

Но дело по большому счёту не в иврите, а в том, что идейка Улицкой–Штайна, как бы это сказать… лежалая. Иудеохристианские секты протестантского толка существуют в США, стране с самым большим еврейским населением в мире, кажется, ещё с середины XIX века, но движение это так и не приобрело массового характера. Да и может ли? Разве проблема иудаизма в том, что оно не делает шагов навстречу христианству, а христианства – в том, что оно не приближается к иудаизму? Путём подобных диалектических «сближений» можно было бы запросто решать любые коллизии – не только религиозные, но и политические, социальные, экономические… Отчего же они таким образом не решаются?

Потому что механически нельзя решить ни один подобный вопрос, не учитывая его глубинную историю. На самом деле между иудаизмом и христианством даже больше общего, чем предполагают Улицкая и Штайн. И иудеи, и христиане в равной мере признают ветхозаветных пророков и их учение. Но сближать христианство с иудаизмом бессмысленно, пока он не приведён в полное соответствие с учением библейских пророков, а это в раввинистической традиции практически невозможно, потому что учение пророков рассматривается исключительно в контексте Талмуда, многотомного толкования Пятикнижия, которого не знали иудеохристиане первых веков новой эры. И это – не единственное препятствие.

В чём суть учения библейских пророков? Что является главным вопросом Ветхого Завета? Борьба единобожия с язычеством. Но «язычество» – просто слово, понятие, а что именно представляло собой древнесемитское язычество? Улицкая не знает. В её романе некто Павел Кочинский пишет: «Пророк Илия, яростный защитник веры в Единого Бога, устроил своего рода соревнование. Он предложил жрецам Ваала низвести огонь с неба и возжечь возложенные ими на алтарь жертвы. Они долго взывали к своим богам, но ничего у них не получилось. А Илия возложил на алтарь Единого жертвенное животное, трижды облил водой и алтарь, и жертву, и дрова, помолился, и огонь немедленно сошёл с небес». Отметьте, что из приведённого текста мы знаем, кто лежал на жертвеннике пророка Илии (животное), а вот кто был на жертвеннике жрецов Ваала (Баал-Зебула, или Вельзевула)? В том, что Улицкая не знает этого, особой её вины нет: нас пощадили переводчики Септуагинты. Потому что древнесемитское язычество очень страшно. Судя по дошедшей до нас истории культа Ваала, на жертвеннике лежал связанный, вопивший в неописуемом ужасе еврейский ребёнок, первенец в семье (возможно, и не один, так как указано: «жертвы»), которого предполагалось сжечь живьём. И назывался этот жуткий обряд «всесожжение» (вместе с детьми жгли зерно, птицу, скот) или, по-гречески, «олокауст» (отсюда – английское «холокост»). Это о нём сказано в 50-м псалме: «Яко аще бы восхотел еси жертвы, всесожжения не благоволиши» и в каноне к Святому причастию (песнь 8): «В пещь огненную ко отроком еврейским снизшедшаго, и пламень в росу преложшаго Бога, пойте дела яко Господа, и превозносите во веки» – о чудесном избавлении Ангелом Господним детей от мучительной смерти.

Вот почему Моисей запрещал евреям под страхом смерти «проводить своих первенцев через огонь»! А то многие до сих пор думают, что речь в этом законе идёт о прыжках через костёр, как в сказке про Снегурочку! Увы, нет… Вот отчего пророк Илия приказал заколоть 850 жрецов Ваала и Ашеры. И вот почему Моисей и другие пророки были столь беспощадны к евреям-язычникам. В основе-то их «религии» были детские жертвоприношения!

Но главная драма ветхозаветной истории Израиля была в том, что иудеям-единобожникам не удалось полностью обратить язычников в свою веру. Древнееврейская история говорит об этом очень глухо, но часть ханаанцев (их чаще называют финикийцами) категорически не приняла культа Яхве и уплыла на побережье Северной Африки, где образовала в том самом IX веке до новой эры, когда пророк Илия истребил жрецов Ваала, могущественное семитское государство Карфаген с религией Ваала-Молоха (ужасающие подробности детских жертвоприношений карфагенян см. в романе Флобера «Саламбо», глава «Молох»), часть «ушла в подполье» в Палестине, а ещё часть, весьма многочисленная, поступила с тем же религиозным скептицизмом или, если угодно, прагматизмом, с каким ксёндз Даниэль Штайн сформулировал свой вопрос о Христе: веровал ли Он в то, что проповедовал?

Шесть веков прошло с тех пор, как Моисей установил культ Яхве, иудеи создали своё Царство, построили Иерусалимский храм во славу Единого Бога, но что же мы читаем в Книге пророка Иеремии? «Как! вы крадёте, убиваете и прелюбодействуете, и клянётесь во лжи и кадите Ваалу, и ходите во след иных богов, которых вы не знаете, и потом приходите и становитесь пред лицом Моим в доме сем, над которым наречено имя Мое, и говорите: «мы спасены» (выделено мной. – А.В.), чтобы впредь делать все эти мерзости» (7, 9–10). «…и устроили высоты Тофета в долине сыновей Енномовых (это, в иной транскрипции, знаменитая «Геенна огненная». – А.В.), чтобы сожигать сыновей своих и дочерей своих в огне, чего Я не повелевал и что Мне на сердце не приходило» (Иер 7, 31). Вот оно, коренное, роковое, неразрешимое противоречие ветхозаветного еврейства, когда люди и Баал-Зебулу кадят, и в храм Господень ходят! И знать об этом необходимо не только «иудеохристианке» Улицкой, но и тем «русским в доску» православным, которые не признают значения ветхозаветных пророков, – а иные из них, как, например, Иеремия, настрадались от своих соплеменников не меньше, чем первые христианские святые.

Да и в евангельской истории отмеченное противоречие, я думаю, главное. Неужели жители Иерусалима, с восторгом, с пальмовыми ветвями встречавшие вход Господень в Святой город, всего лишь через неделю легко поверили в то, в чём обвинил Его суд синедриона? Это столь же маловероятно, как и предположение, что приверженцы культа Ваала не любили своих первенцев, которых отправляли в огненную печь. Более логично предположение, что иерусалимцы подсознательно проявили тот же религиозный дуализм, в котором их обвинял Господь устами Иеремии. Пока Христос был на свободе и творил чудеса, они были искренне готовы поклоняться Ему; когда же Он, несмотря на чудеса, оказался в узилище, сразу вспомнили они памятью далёких предков-язычников о древнем противнике Яхве – Баал-Зебуле, Люцифере, Сатане, – оказавшемся для них на тот момент сильнее Отца Иисусова. Вкрадчивый голос, идущий из мрачных, кровавых глубин древности, шепнул им: «Да будет принесён в жертву мне лучший из вас, Сын Божий». И они решили принести Христа в жертву, чтобы умилосердить страшного Ваала.

Только Христос изначально знал, что именно так и будет, и Сам принёс Себя в жертву слабым, мечущимся между добром и злом людям: «Приимите, ядите, Сие есть Тело Мое, еже за вы ломимое во оставление грехов. Подобне и Чашу по вечери, глаголя: пийте от нея вси, Сия есть Кровь Моя Новаго Завета, яже за вы и за многи изливаемая во оставление грехов» (из Божественной литургии Иоанна Златоуста).

После Распятия и Воскресения Христа иудаизм замер в неподвижном состоянии религиозного дуализма, словно актёры в последней сцене «Ревизора». Стоит иудаизму двинуться – хоть назад, к пророкам, хоть вперёд, ко Христу, – он станет (в одном случае позже, в другом раньше) просто христианством, без всякого «иудео-». Иудаизм с Христом – это всё равно что коммунизм без Ленина. Это отложенная религия – отложенная до пришествия нового Мессии. Если же иудеи признают Мессией Христа, то зачем им иудаизм с его Талмудом? Раввины отлично понимают, что иудеохристианство невозможно, что с Христом – нет иудаизма, и они по-своему правы. Но правы и христианские «ортодоксы», полагающие, что не может быть Христа там, где ещё не преодолён религиозный дуализм «ветхого человека».

Вот вопрос, г-жа Улицкая, «которого не разрешите вы». Потому что Иисус Христос в отличие от Даниэля Штайна проповедовал то, во что Он веровал.

Андрей Венедиктович Воронцов 

Справка: 

Родился 11 марта 1961 г. Первую книгу прозы «Победитель смерти» выпустил в 1989 году. Автор известных романов «Огонь в степи» («Шолохов»), «Тайный коридор», «Необъяснимые правила смерти», «Называйте меня пророком» («Будущее не продается»), историко-публицистических книг «Почему Россия была и будет православной», «Крещение Руси», «Православие и католицизм», «Неизвестная история русского народа» (2013).
Лауреат Булгаковской (2004) и Кожиновской (2009) премий, премии журнала «Наш современник» (2000), награжден юбилейной медалью «К 100-летию М.А. Шолохова» (2005). Секретарь Правления Союза писателей России. Сопредседатель Крымской организации СП России.
В настоящее время – доцент кафедры творчества Литературного института им. Горького. Руководитель семинара прозы на Высших литературных курсах Литинститута.